Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]

— Подполье продолжительностью в пятнадцать веков? — с сомнением переспросил Глеб.

— А почему бы и нет? Христиане веками и не без успеха таились от господствующей религии. Так почему же мы должны отказывать в стойкости убеждений язычникам?

Официант принес поднос со сладким. Оглядев содержимое, Франческа подцепила кусочек сваренной в вине груши.

— Я, признаться, очень сомневаюсь, что похищения — дело рук сторонников Исконной Веры. Эти организации обычно строго придерживаются закона и до сих пор не были замечены ни в чем предосудительном. Они всего лишь почитают богов, доставшихся нам в наследство от Древнего Рима, отмечают языческие праздники да используют латынь в качестве языка общения с единоверцами.

— Но тогда кто же за всем этим стоит? — спросил Ди Дженнаро.

Франческа задумалась.

— Не знаю, что и сказать. Единственными представителями этого течения, кого иногда почем зря причисляют к экстремистам, я бы назвала секту «Двенадцатибожников».

— «Двенадцатибожников»? — переспросил Глеб, многозначительно посмотрев на Ди Дженнаро.

Франческа перехватила этот взгляд и нахмурила брови.

— Господа, вы ничего не хотите мне рассказать?

Повисла пауза. Франческа нахмурилась еще больше.

— Вообще-то это не по правилам. Либо вы полностью делитесь со мной информацией, либо я просто не в силах вам помочь.

Глеб еще раз переглянулся с доном Пьетро. Тот кивнул.

— Да, думаю, тебе стоит рассказать все, включая видение.

— Видение? — Синьорита Руффальди удивленно вскинула на Глеба глаза цвета созревших маслин.

Щедрым жестом заплатив за всю компанию, Ди Джаннаро предложил продолжить незаконченный разговор в баре отеля, тем более что утром Франческа должна была покинуть Флоренцию и переехать в отчий дом, расположенный в часе езды от города.

Уютно устроившись на диване, они пропустили по рюмке лимончелло. Пригубив ликер, Франческа вопросительно посмотрела на Глеба. Тот без особой охоты приступил к описанию своего последнего видения — он очень не хотел, чтобы очаровательная итальянка смотрела на него как на ненормального.

Как ни странно, рассказ был воспринят Франческой весьма спокойно. Глебу даже подумалось, а не предупредил ли ее заранее обо всем Ди Дженнаро?

— Значит, говорите, «двенадцать»? — Франческа в задумчивости разглядывала жидкость в своей рюмке. — Хм. Это же точно соответствует числу главных богов римского Пантеона. Собственно, отсюда «Двенадцатибожники» и взяли себе имя. К сожалению, я не в курсе, используют ли они число «двенадцать» наподобие приветствия, вместо «чао», но, если хотите, могу попытаться выяснить, — предложила она.

— Это было бы славно, — поторопился принять помощь Глеб.

По словам Франчески, община «Двенадцатибожников» возникла с четверть века назад и поначалу ничем не отличалась от себе подобных: ее члены одевались в экзотические одежды, устраивали факельные шествия, брали себе древнеримские имена и все свободное время проводили возле античных храмов. Однако потом все изменилось. Смену курса связывают с приходом к власти нового руководства, порвавшего с остальными ветвями новоязыческой церкви и вставшего на путь открытой конфронтации по отношению к любым другим религиям. Воспользовавшись «ноу-хау», некогда отработанным «Гринпис», «Двенадцатибожники» прославились тем, что закидывали краской стены христианских и прочих храмов, устроенных в стенах бывших античных святынь, и совершали регулярные кибератаки на веб-сайты враждебных конфессий.

— А может существовать связь между итальянскими язычниками и российскими?

— Чисто теоретически — да. Ведь, несмотря на разногласия, почти все итальянские общины объединены под эгидой общенациональной «Ассоциации язычников», а она, в свою очередь, является полноправным членом «Всемирного конгресса этнических религий».

— А можно поподробней?

— «Всемирный конгресс этнических религий», или ВКЭР, был образован в Вильнюсе в 1998 году. Ваши glasnost и perestroïka настолько растормошили Восточную Европу, что она тогда стала форпостом новых веяний и перемен. В итоге под зонтиком ВКЭР объединились десятки организаций. В том числе из России. Мало того, последний конгресс в августе прошлого года прошел не где-нибудь, а в Болонье. Совсем близко отсюда.

— Получается, что современные язычники не так уж и разобщены?

— Скорее наоборот.

— А есть возможность связаться с кем-то из «Ассоциации язычников»?

— Без проблем. Кстати, — синьорита Руффальди повернулась к Ди Дженнаро, — ее возглавляет ваш бывший коллега, профессор Джакомо Вески.

— Что вы говорите? Старина Вески — язычник? Неужели?

Франческа дала Глебу краткую справку.

— Вески — сицилиец, как и Ди Дженнаро, и даже когда-то окончил тот же факультет университета в Мессине. В начале девяностых оставил науку и посвятил себя изучению языческих практик. К счастью, я с ним неплохо знакома и, если нужно, могу помочь, — пообещала она. — Но с одним условием.

— Каким же?

— Тебе придется поподробней рассказать мне о своем даре. Я умираю от любопытства.

— Согласен.

Подошло время прощаться. Ди Дженнаро церемонно припал к руке синьориты Руффальди.

— Arrivederci, Contessa![6]

Франческа чмокнула дона Пьетро в щеку и, приписав номер мобильного на оставленной Глебу визитке, направилась к себе в номер.

— Contessa? — растерянно переспросил Глеб.

— Да, покойный отец Франчески, его сиятельство Симоне Руффальди, был моим добрым другом и щедрым спонсором нашего музея.

Порядком ошеломленный Глеб залпом допил лимончелло. Как историк и исследователь старины, он всю жизнь неровно дышал в сторону родовитых красавиц.

Глава XXIX

…Как страшно сознавать, чтоуменя нет никакой надежды на взаимность!

«Amor et melle et feile est fecundissimus» — «Полна любовь как медом, так и желчью», — подтрунивает надо мной Мардоний, всуе декламируя эти грустные строчки из Плавта. Я, однако, сдаваться не желаю и упорно ищу пути, что могли бы привести меня к вожделенному счастью.

О, если бы я был удачливым возницей в Цирке или гладиатором-чемпионом на арене! Лишь по ним вздыхают юные девы. Лишь им посвящают стихи поэты. Лишь этим счастливцам боги дозволяют испить чашу наслаждений до самого дна, бросая в их атлетические объятия всех без разбора, от покорных рабынь до, как поговаривают, неприступных жен самих императоров. И хотя я весьма неплохо управляюсь и с вожжами колесницы, и с мечом, надменная красотка, по которой сохнет мое сердце, отчего-то не желает падать к моим ногам. А ведь я вовсе не урод ни лицом, ни телом. Буквально за год так раздался в плечах, что Мардоний, брюзжа, в третий раз отправляет мои учебные доспехи на переделку…